| Исчезнувший в огне город | Воспоминания очевидцев | Sadako Sasaki |
| Вернись ко мне, Садако! Нет никого ближе к сердцу матери, чем самый несчастный ребенок... Я - мать четверых детей, но больше всего я сожалею о Садако. Уже восемь месяцев прошло с тех пор, как Садако ушла. Она была действительно несчастным ребенком. Когда она родилась в военные годы, было недостаточно пищи и она весила всего 2250 грамм, но она все равно была в порядке, за исключением того периода, когда она болела пневмонией. Мой муж тогда был в армии. |  |
| Вы можете надо мной смеяться, что я хвалю ее (примечание переводчика: в японской культуре не принято хвалить членов своей семьи в присутствии посторонних людей), но она была настолько внимательной и понимающей, что я всегда могла положиться на нее. Она много помогала мне всем, что было ей по силам. Когда я не могу уснуть, я думаю о моем ребенке, истощавшем и затем умершем. И я бы очень хотела обнять ее еще хотя бы один только раз. В моих снах я вижу Садако, говорящую: «Положись на меня, мама». И я просыпаюсь, крича: «Садако!» Затем я понимаю, что это был сон, и думаю о ней. На некоторое время я забываюсь в печали и складываю руки в молитве перед фотографией умершей. Я помню 9 января прошлого года. Она показала мне лимфатические узлы за ее ухом и сказала: «Мама, мне кажется, эти лимфоузлы немного опухли». Я тоже стала думать об этом. Но когда она прошла плановую проверку в ABCC (Atomic Bomb Casualty Commission – Комиссия Жертв Атомной Бомбы) в июне 1954, она сказала, что все в порядке. Она была действительно очень энергичной и все знали, как она любила занятия спортом. Однажды я подумала: «Если она будет страдать, то она должна была умереть тогда, утром 6 августа». Но теперь я желаю, чтобы она была жива и чтобы она могла быть со мной, не важно, насколько недееспособной и насколько тяжело больной она бы была. Я помню Садако так, как я помню вчерашний день. Больше всего я помню тот день, когда она была отправлена в больницу. Это было одно солнечное утро, двор начальной школы Нобори-Тё, 10 февраля 1955. Я помню энергичных детей, играющих и прыгающих через скакалку. Садако всегда любила подобные игры... я думала: «Садако! Ты больна лейкемией, вызванной атомной бомбой... О, нет! Почему ты?!» Мы с мужем отправили ее в больницу, хотя она, как обычно, счастливо шла в школу со своим портфелем. Садако чувствовала себя хорошо, не зная, что ее доктор сказал, что она умрет через несколько месяцев. После того, как он нам это сказал, мы с мужем долго отчаянно рыдали возле кровати Садако, пока она мирно спала. Мы задыхались от слез и всю ночь думали: «О, как мы хотим что-либо сделать. Мы хотим сделать что-то, что бы вылечило ее от болезни атомной бомбы…» В размышлениях я сжимала руки Садако… «Если бы в мире было лекарство против этой неизлечимой болезни, я влезла бы в долги, но приобрела бы его… даже если бы оно стоило десять миллионов йен. Или, если это возможно, дайте мне умереть вместо нее…» Но мы были настолько бедны, что едва хватало на жизнь. Я старалась помочь ей как мать, любить ее, как только это возможно. Но спустя восемь месяцев она ушла, и мое сердце разрывалось от горя, потому что я так и не смогла для нее ничего сделать. Я ценю усилия врачей, ухаживавших за ней день и ночь. Когда я услышала, что она скоро умрет, я купила шелковую ткань вишневого оттенка и ночью сшила ей кимоно. Когда я дала его Садако, она прослезилась и сказала: «Мама, ты делаешь слишком много для меня». Я попросила ее одеть кимоно, сказав: «Садако-тян, это мое желание. Очень прошу тебя, надень его». Она вытерла слезы, одела его и выглядела очень счастливой. Она знала, насколько мы были бедными, хотя ничего не говорила. Она говорила лишь: «Мама, я не такая хорошая дочь, раз вы должны так сильно тратиться из-за моей болезни…» Я уверена, было много вещей, которые она хотела бы купить, как и любой подросток. Таких вещей, как например, новая одежда. Но она никогда этого не говорила, держала в себе. Потому что знала, какими бедными мы были. Я не могла остановить слез, когда смотрела на Садако, одетую в кимоно. Она была такой красивой…. Она смотрела на меня и спрашивала: «Почему ты плачешь? Ты так много делаешь для меня…» У нас была мечта купить после войны ей кимоно, потому что она была мне такой хорошей помощницей. Наконец мечта осуществилась… Одна из ее одноклассниц, Чизуко Хамамото, написала в своих воспоминаниях о Садако: «Садако выглядела еще краше в кимоно, потому что казалась чуть полнее из-за раздувшихся лимфатических узлов. Сегодня она была одета в свое прекрасное кимоно вишневого оттенка. Когда я сказала: «Сасаки, ты в кимоно выглядишь красивее, чем в платье», она ответила: «Вот как? Ну, разве это не прекрасно?» Но она выглядела печальной. Я не знаю, что Садако почувствовала, услышав дружеские слова, но это кимоно осталось у меня в памяти». Она верила в легенду, что если сложить тысячу журавликов, то можно вылечиться от любой болезни. Она складывала журавликов осторожно, один за другим, используя бумагу от газет, медицинские рецепты и обертки. Ее глаза сияли, пока она складывала журавлика, показывая, как она хочет выжить любой ценой. Когда мы с мужем однажды пришли проведать ее, она сказала: «Папа, я только что сложила четыреста журавликов». Он поздравил ее, сдерживая слезы. «Как тяжела ее судьба, хотя она так сильно хочет жить! Как несчастна она, хотя она так сильно хочет жить! Садако, я хочу сделать что-нибудь для тебя, чего бы мне это ни стоило!», – думала я, но я ничего не могла сделать, кроме как нежно ухаживать за ней. Глядя на сложенных журавликов, которых так невинно складывала в постели Садако, я чувствовала, как обливается кровью мое сердце. Я задавалась вопросом, зачем она вообще родилась. Я отдала некоторых с такой искренностью сложенных журавликов ее одноклассникам, а остальные положила вместе с цветами в гроб, чтобы она забрала их с собой. Почему не поют твоя тысяча журавликов? Почему они не летают? Садако, пожалуйста, прости меня. Было так трудно и неудобно каждый день. Я желаю тебе лучшего на небесах. Ее одноклассники, члены ассоциации Кокеси, приходят каждого 25-го, так добры они к нам (примечание переводчика: Садако умерла 25 октября). Я плакала, читая письма с воспоминаниями о Садако, которые однажды будут опубликованы в книге. Я очень уважаю детей за их сильную любовь и желание мира. Они планируют для начала открыть статую Ребенка Атомной Бомбы, в память о смерти Садако. Садако! Мир, о котором ты так мечтала, предстанет в виде памятника Ребенку Атомной Бомбы, с помощью твоих одноклассников, таких как Масако и Чёо, а также всех детей от Хоккайдо на севере до Кюсю на юге. Статуя Ребенка Атомной Бомбы будет построена как символ мира на лужайке, недалеко от Мемориальной Башни Атомной Бомбы в Накадзима, там, где некогда гуляла с отцом маленькая Сада-тян! Садако! Послушай! Слышишь ли ты сильные голоса своих друзей, призывающих к миру? Как мать ребенка, ушедшего, когда ему было всего двенадцать с половиной лет, я хочу обратиться ко всем матерям, не только в Японии, но и во всем мире. Я не хочу, чтобы этот ужас повторился. Ведь так много детей ищут мира… |
Перевод на русский язык и оформление Липкиной А.Ю. |